Владимир Иванов. Самая дорогая роль

  (продолжение) 
  Глава 12.
       Наша киноэкспедиция прибыла в Краснодон. Мы приехали сюда из Ворошиловграда на открытых грузовиках, по степной дороге, черные от пыли. Прежде всего нужно умыться. Но вода в Краснодоне была тогда на вес золота. Днем все колонки перекрывались. Хорошо, что товарищи, прибывшие в Краснодон раньше нас, позаботились и наполнили бочки водой с утра.
       Я с наслаждением умываюсь и слушаю, как замдиректора картины говорит мне:
       - Володя, за тобой несколько раз приходили из дома Кошевых. Приходил дядя Коля. Приходила "твоя" тетя - тетя Марина. Приходила девушка Мила - дочка погибшего большевика Андрея Андреевича Валько. Тебя ждут в доме Кошевых.
       Рядом стоит Сергей Аполлинариевич.
       Тебя проводят к Кошевым, - говорит он, - отдохни с дороги, пообедай и иди.
       - Я не буду обедать.
       - Это твое дело. Но к Кошевым-то ты пойдешь?
       - Пойду прямо сейчас.
       - Розанцев тебя проводит. Он был там не раз.
       Коля Розанцев - режиссер-дипломник с герасимовского курса. У него протез. Ногу он потерял на войне, и я отношусь к нему с особым уважением.
       - Через час я приду к Кошевым, - говорит Герасимов и торопит нас: - А вы отправляйтесь поскорее. Они давно ждут...
       Мы идем с Розанцевым по Краснодону. Прохожие останавливаются, смотрят нам вслед, о чем-то говорят между собой.
       - Ты очень похож на Олега, - говорит Розанцев. - Видишь, все останавливаются и смотрят на тебя.
       Я стараюсь идти в такт с его неровной походкой. Розанцев шагает саженными шагами. Наконец, мы выходим на тихую Садовую улицу и идем по проезжей части.
       Вдали от калитки отделилась женщина в черном. Она бежит нам навстречу. Я сразу узнал ее. Это - бабушка Вера Васильевна. Она бежит ко мне с распростертыми руками. Лицо ее мокро от слез.
       - Олежек! - кричит она. - Внучек мой, родненький мой...
       Она целует меня в лоб, в глаза, в голову.
       - Бабуля, не надо плакать, - стараюсь я успокоить ее, но голос мой дрожит, и я тоже чуть не заплакал.
       - Как же ты долго к нам не ехал! - плачет бабушка. - Идем скорее домой. Мы ждем тебя и никак не дождемся. Мама вся исстрадалась...
       Бабушка продолжает плакать. Остановить ее невозможно. Она то и дело покрывает меня поцелуями. Она, как описал ее в романе Фадеев, очень похожа на Данте Алигьери. Руки у нее сильные, добрые. Она высокого роста, крепкая в теле, и мне кажется, повстречай ее кто-нибудь, он сразу бы узнал, что это бабушка Олега Кошевого.
       Она не перестает целовать меня и приговаривать:
       - Наконец-то я тебя увидела. Ночи не сплю, все жду тебя! Золотой мой...
       Через калитку мы все трое входим во двор, огибаем угол дома, подымаемся по крыльцу... В полутемных сенях стоят две женщины. Одна из них, что постарше, прислонилась к стене. Она сложила руки крестом на груди. У нее действительно не глаза, а очи. Она смотрит на меня удивленно и даже со страхом.
       - Приехал? - тихо произносит она, и из глаз ее ручьем катятся тихие слезы.
       Глядя на нее, в голос заплакала другая женщина.
       Я сразу узнаю, что это Елена Николаевна и тетя Марина.
       - Что тут за слезы? - раздался мужской голос.
       Занавеска на распахнутых дверях, ведущих в кухню, раскинулась, и в сени вошел дядя Коля.
       - Здорово, Олег! - говорит он громко, чтобы перекрыть женский плач.
       Он жмет мне руку, притягивает к себе, обнимает, целует крепко в губы по-мужски и приговаривает:
       - Похо-ож... Вылитый Олег. Да перестаньте вы реветь! - обращается он к женщинам.  - Человек с дороги, устал. Ему покушать надо.
       Бабушка Вера бросилась на кухню. Как вешний гром, загремели сковородки и кастрюли. Зазвенели тарелки.
        - Лена, Мариша, - зовет она, - идите сюда. Надо на стол накрывать!
        Но Елена Николаевна не идет на кухню. С трудом сдерживая слезы она ведет меня под руку и говорит:
        - Пойдем, сынок, со мной. Я покажу тебе, как мы теперь живем. Идем в большую комнату.
        В квартире скромная, а вернее, бедная обстановка.
        Елена Николаевна жалуется - все немцы увезли: и ковры, и одеяла, и простыни, и часы, и даже домашние половики...
        В комнатах идеальная чистота. Полы свежевымыты. Всюду цветы. Воздух чистый.
        - Елена Николаевна, - спрашиваю я. - А где у вас жил Фадеев?
        - Тогда мы жили в соседнем типовом доме, точно в таком, как этот. Там сейчас маленький музей, - отвечает она. - А спал Фадеев вот на этом диване, на котором раньше Олег спал. И ты здесь спать будешь...
        У стены стоит старый продавленный диван с высокой деревянной покосившейся спинкой, по краям которой, неизвестно для чего, сделаны полочки. На диване заплатанный чистый льняной чехол.
        Я понял, что вопрос о моем проживании в Краснодоне Елена Николаевна решила заочно и изменить это будет нельзя. Да и нужно ли?
        Вскоре пришли Тамара Федоровна, Сергей Аполлинариевич, оператор Рапопорт, режиссер Волк и директор картины Светозаров.
        Тогда еще не отменена была карточная система, и с продуктами было очень тяжело. Светозаров принес большой торт, несколько банок мясных и рыбных консервов из директорского фонда.
        Бабушка Вера удивляется - откуда столько хороших продуктов, кто это все будет есть, "если не съедите, то забирайте с собой, , сейчас все дорого, время голодное...". В свою очередь она ставит на стол вареную картошку, домашнюю кабачковую, баклажанную и морковную икру, соленые огурцы. Все это выращено и приготовлено руками Елены Николаевны и бабушки Веры.
        - Ну, как, Елена Николаевна, - спрашивает Сергей Аполлинариевич, - похож наш Володя на вашего сына?
        - Похож, очень похож, - признается Елена Николаевна, - Я, когда его в сенях увидела, чуть в обморок не упала. Настолько он мне показался похожим. А вот при свете присматриваюсь к нему и все-таки разница есть. У Олежека глаза были карие, а у Володеньки серые. Да и ростом Олег был намного повыше.

Елена Николаевна Кошевая с "сыном" - артистом Владимиром Ивановым.

       Непонятно почему, но я краснею до корней волос - обсуждается моя "персона". Кроме того, с дороги мне ужасно хочется есть, но надо соблюдать приличие и диету. Я дал себе зарок есть столько, сколько мог есть человек в тяжелых голодных условиях вражеской оккупации.
       - Сергей Аполлинариевич, - обращается Елена Николаевна к Герасимову, - можно я Володеньку повезу к своей родной сестре Наталье Николаевне в Лисичанск дня на три? Здесь близко.
       - Если на три дня, то можно, - соглашается Сергей Аполлинариевич, - но не больше. Володе надо осмотреть Краснодон, поговорить с людьми, вжиться в роль.
(продолжение следует)