Анатолий Алексин
Письма
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Сегодня утром, по дороге в школу, я встретил твою маму. И мы с ней вместе шли до угла. Твоя мама сказала, что Анна Ильинична в конце концов, конечно, получит ордер, но что Еремкины ей сильно потреплют нервы. И я сразу решил: не позволим Еремкиным трепать нервы Анне Ильиничне, от которых после нашей школьной раздевалки и так уже почти ничего не осталось.
И почему это Анна Ильинична должна получить ордер «в конце концов»? Пусть получит его сразу, как только уедет твоя мама. Или даже до ее отъезда… Ведь въехать в новую квартиру – это такая большая радость! И если человек измучается, он уже потом от усталости и не почувствует никакой радости. Еремкины хотят, чтобы так было, но мы им помешаем помешать Анне Ильиничне получить радость от вселения в новую квартиру!
Когда я высказал все это твой маме, она со мной полностью согласилась, но сказала, что у нее лично «нет сил сражаться с Еремкиными». У мамы и правда был очень утомленный вид, она, наверно, совсем замучилась, долечивая своих больных, доводя их до выписки. И она действительно сейчас не может сражаться. А я смогу и твою Белку заставлю сражаться со мной вместе до полной победы!
Сейчас уже вечер, Нелька перестала разучивать свои музыкальные пьесы, и я могу спокойно рассказать тебе, как началось это сражение.
Я на первом же уроке написал Белке записку, чтобы она на перемене никуда не убегала, а ждала меня на площадке, возле пожарного крана. Там я шепотом, чтобы никто не услышал, рассказал ей о своем плане, и она, конечно, как всегда, стала кричать, что это потрясающе! Только не поверила, что я все это придумал сам, потому что никто от меня не мог бы ожидать «такой потрясающей выдумки». Я не стал с ней спорить…
Я сказал, чтобы Белка ровно в семь часов вечера пришла к подъезду, в котором жила раньше ты и где живем мы с Анной Ильиничной. И еще я сказал, чтобы она обязательно надела на руку красную повязку, как член вашего «Отряда Справедливых», и чтоб для меня тоже такую повязку принесла. Я объяснил Белке, что надену ее только на каких-нибудь пятнадцать минут.
И тут Белка как выпучит на меня зеленые глазищи, как засверкает своими веснушками: «Ты с ума сошел! Ты думаешь, это так просто – нацепить на руку красную повязку? Да это же великая честь – попасть в «Отряд Справедливых»! Тебя никто даже не выдвигал туда. И никогда не выдвинет! А ты хочешь надеть чужую повязку!.. Это немыслимо! Это невозможно! Как у тебя язык повернулся?»
Мне захотелось тут же отказаться от твоего задания, побежать домой и отослать обратно в Заполярье твою посылку. Если вы с Белкой, как и Нелька, как и мой отец с Еленой Станиславовной, считаете, что я ни на что серьезное не способен, так зачем же ты первая стала писать такие письма, которые в обыкновенный конверт с трудом залезают? Зачем дала свое «ответственное поручение»? Зачем?!
Но потом я нарочно, чтобы сдержаться, вспомнил, как старшая дочка Анны Ильиничны готовит уроки на подоконнике, а двойняшки баюкают своих кукол прямо на застеленной кровати, потому что им больше приткнуться негде. Вспомнил я это и подумал: «Я ведь не для Белки и не для Оли Воронец должен сражаться с Еремкиными, а ради Анны Ильиничны и всей ее семьи!»
Белка возмущалась до самого звонка на урок. А на следующей переменке я ей сказал:
- Ты представь себе на минутку, что я – это не я, а что я – это твоя лучшая подруга Оля Воронец. Ведь она прямо пишет мне, чтобы я довел до победного конца дело, которое она не успела закончить. Значит, я как бы действую от ее имени! А она была не просто членом вашего «Отряда Справедливых», а даже его командиром.
Я хотел успокоить Белку, уговорить ее и никак не ожидал, что от этих моих слов она возмутится еще сильнее:
- Да как ты можешь говорить, чтобы я на минутку вообразила себе, что ты – Оля Воронец?! Я даже на секунду не могу себе этого вообразить! Оля была нашей гордостью! Мы все ее просто обожали. Я даже во сне не смогу себе представить, что ты – Оля Воронец!..
И снова я подумал: «Зачем же вы опустили в дупло старого дуба листок с этим дурацким заданием? Разве я вас об этом просил?» Я сказал Белке, чтобы она не приносила мне никакой повязки и сама тоже не приходила в семь часов к нашему подъезду.
- Не приду! Не подумаю даже прийти!
И пришла в половине седьмого. На целых полчаса раньше срока. Я увидел ее из окна. А выглядывал я потому, что был уверен: она не просто прибежит, а прискачет, примчится на всех парах. Разве она допустит, чтобы твое задание выполнялось без ее участия?
Она принесла мне аккуратную, отглаженную красную повязку – такую чистенькую, будто ее никто ни одного раза в жизни на руку не надевал.
- Чья это? – спросил я.
- Это повязка Оли Воронец! – торжественно ответила она. И повязала ее мне с таким видом, точно орден выдала.
Потом Белка пригладила свои рыжие волосы и спросила меня:
- Ну, как я выгляжу? Солидно?
- Солидно, - ответил я, потому что она вдруг и правда как-то присмирела, притихла: наверно, от волнения.
Белка отошла на несколько шагов в сторону, оглядела меня издали и сказала, что я выгляжу тоже вполне прилично.
Все это происходило на улице, возле подъезда. Потом мы вошли в парадное. И я позвонил в твою бывшую квартиру. Долго никто не откликался. Тогда Белка сказала:
- Ты ведь один раз нажал, а один звонок – это к Оле… Ее мама, наверно, еще с работы не пришла. А Еремкины на один звонок никогда не выходят. Хоть три часа подряд нажимай на кнопку! Они вообще всегда у себя в комнате запершись сидят! Оля говорила, что в лото играют. Это их любимая игра. А я их даже ни одного раза в глаза не видала…
Тогда я позвонил два раза. За дверью сразу зашлепали комнатные туфли, загремели цепочки и засовы…
Я пишу тебе очень подробно, потому что хочу, чтобы ты знала, как идет эта наша операция.
Когда Еремкина спросила: «Кто там?» - я бодро, как на перекличке, гаркнул: «Пионерский «Отряд Справедливых»!» От испуга она сразу открыла.
Я даже удивился: Белка твоя, на переменках такая смелая, тут вдруг растерялась и стала меня в коридор вперед себя пропускать. Хотя я ее, как девчонку, хотел пропустить первой. И я пошел прямо в темный коридор (на меня в этот момент, наоборот, какая-то необыкновенная решительность напала).
Белка поплелась за мной.
- Коля! Коля, выйди, пожалуйста, - позвала Еремкина.
Я вздрогнул… Но оказалось просто, что ее муж – мой, как это говорится, тезка, а ты меня об этом даже не предупредила. Оба они оказались очень вежливыми людьми. В комнату, правда, не пригласили, но вынесли нам в коридор две табуретки, на которые мы не стали садиться.
- Вы, наверно, пришли за бумажной макулатурой? – ласково спросила Еремкина.
- «Отряд Справедливых» макулатурой не интересуется! – ответил я. И указал на наши повязки.
Еремкин поправил пенсне, подошел поближе, разглядел наши повязки и сказал:
- Оч-чень интересно! Читал я про этот ваш отряд в газете, читал. Оч-чень даже передовая инициатива! И чему же мы обязаны?..
- Соседка дома? – спросил я таким голосом, каким обычно, как я слышал, задают вопросы управдомы, когда приходят разговаривать со злостными неплательщиками.
- К сожалению, она еще не вернулась с работы, - очень вежливо ответил Еремкин.
И жена его тоже очень вежливо развела руки в стороны: дескать, какая жалость!
- Ключей не оставила? – спросил я.
- К сожалению, нет… Но она скоро придет, - сообщил Еремкин.
Жена его опять молча это подтвердила. Потом я убедился, что Еремкина сама вообще почти не разговаривает, а только молча подтверждает то, что говорит ее Коля.
Что твоей мамы не оказалось дома, было для меня полной неожиданностью. Ведь утром я ее предупредил, что мы с Белкой явимся ровно в семь. Наверно, она долечивала своих больных и просто не успела. Я забыл еще сообщить тебе, что утром, пока мы шли до угла, я изложил твоей маме весь свой план. И она, хоть у нее и нет сил сражаться с Еремкиными, обещала нам помочь.
- Вы что же, состоите, значит, в «Отряде Справедливых»? – спросил Еремкин. – За правду боретесь.
- Боремся! И состоим!.. – ответил я. И посмотрел на Белку: я думал, она поморщится.
Но она, наподобие Еремкиной, согласно закивала головой: совсем растерялась. И я подумал: «Да, ходить на боевые задания – это не то, что орать в коридоре на своих одноклассников и без толку размахивать руками!» И еще мне показалось, что Еремкины не такие уж плохие люди и что ты, может быть, зря на них накинулась. Может, они просто чего-нибудь недопоняли.
Еремкин, например, сказал, что мы должны сражаться со всеми носителями пережитков и что он, если бы не язва желудка, сам, не задумываясь, вступил бы в наш отряд! И пижама у него была такая уютная, добродушная, вся в каких-то цветочках. А у жены был очень уютный халат – тоже в цветочках, из того же самого материала. Я очень внимательно их разглядывал, потому что где-то, помню, читал, что своих врагов надо пристально изучать и знать даже лучше, чем друзей.
Еремкины так ласково смотрели на нас, словно мы были их дорогими гостями. Они нам чаю предложили. И Белка со страху чуть было не согласилась, но тут в дверях заворочался ключ, и Еремкин радостно сообщил:
- Ну вот, и наша соседка пожаловала!
На пороге появилась твоя мама. Она была в осеннем пальто, а из-под него выглядывал белый халат. Я сразу же подмигнул твоей маме, чтобы она как-нибудь из-за своей усталости не забыла нашего утреннего уговора. Но она не забыла и очень правдоподобно удивилась прямо в дверях:
- Вы ко мне?!
- Гражданка Воронец? – спросил я.
Потом уж я вспомнил, что так обращаются только к подсудимым. Но твоя мама ничего не стала возражать и ответила:
- Да, я.
- Мы к вам по делу. От имени пионерского «Отряда Справедливых»!..
- Что случилось? – вскрикнула твоя мама.
И я даже подумал, что она, может быть, от усталости в самом деле забыла о нашем утреннем разговоре: очень уж здорово она испугалась.
- Вы уезжаете? – продолжал я свой допрос.
- Да, через три дня…
- Очень хорошо.
- Да, это о-очень хорошо… - промямлила мне вдогонку Белка, которая как-то совсем оробела. И даже волосы ее, как мне показалось, стали уже не такими яркими, а слегка потускнели.
- Почему это так уж особенно хорошо, что я уезжаю? – удивилась мама.
- Потому, что в ваших двух комнатах мы собираемся устроить детскую комнату.
- Как это, простите? В двух комнатах устроить… одну? – вмешался в разговор мой тезка в пижаме.
- Да, детскую комнату нашего «Отряда Справедливых», - пояснил я. – Потому что мы как раз должны шефствовать над разными малыми детишками, которые днем без присмотра бывают. Должны помогать им! Воспитывать!
Еремкины сами, как по команде, присели на табуретки, которые принесли для нас с Белкой. Но разговаривать продолжали очень спокойно и вежливо.
- Я понимаю, что в нашем городе еще мало детских садов и других внешкольных учреждений, - сказал Еремкин. – За детьми нужен неусыпный надзор. Детские комнаты – это чудесный очаг воспитания. Но в общей коммунальной квартире…
Это ненадолго, - успокоил я. – Пока не построят специальное помещение. Всего на год – на полтора…
- Еремкины поднялись с табуреток.
- Не волнуйтесь, - продолжал я, - в эти две комнаты ведь есть вход с балкона, прямо с улицы. А двери в коридор мы запрем, чтобы дети вам не мешали.
Еремкины снова сели.
- Они-то нам не помешают, - сказал Еремкин. – Но мы им можем помешать. Ну, если им, например, нужно будет помыть руки или сделать еще что-нибудь… посерьезнее. Они же должны будут обратиться к нашим местам общего пользования, а эти места могут быть заняты: то жена стирает, то я бреюсь. Дети же народ нетерпеливый… Вы это знаете лучше меня: вы ведь сами еще дети!
- Да-а… - согласился я. – Трудности будут. Но другого выхода, к сожалению, нет.
- К тому же детям в этих комнатах будет очень тесно, - сказал Еремкин.
- Ну, когда детей соберется много, я думаю, вы разрешите ненадолго выпустить их в коридор… Не всех сразу, конечно, а так, по пять-шесть человек.
- По скольку?
- Ну, так… человека по три-четыре, - сбавил я на ходу. – Вы же не будете возражать, чтобы дети намного побегали? Или покатались на велосипеде?
- Я, конечно, не буду…
А я буду! – сорвалась вдруг Еремкина. Она уже больше не хотела поддакивать своему мужу. – Где это видано, чтобы в коммунальной квартире…
- Нигде не видано, - перебил я ее. – Но у нас новый город – и пока не построят специальных помещений…
Еремкин усадил свою жену обратно на табурет и спокойно произнес:
- Мы все должны считаться с юношеским, я бы даже сказал – с детским возрастом нашего города. Но именно заботясь о детях, этих ровесниках нашего города, я не смогу допустить… А впрочем, ведь не вы же решаете все это окончательно? Есть, должно быть, и взрослые люди?
- Есть, - ответил я. – Есть взрослые люди. Мы можем проводить вас к начальнику штаба дружины.
- Идемте! – решительно сказал Еремкин. И прямо в пижаме шагнул к двери.
Но я остановил его, потому что еще не успел предупредить обо всем нашего Феликса.
- Нет, лучше пойдем с вами в другой раз. А сейчас мы осмотрим освобождающуюся жилплощадь…
- Пожалуйста, товарищи! – гостеприимно воскликнула твоя мама так, будто видела нас с Белкой впервые в жизни. И распахнула перед нами дверь…
Когда мы вышли на улицу, я снял с рукава твою красную повязку и сказал Белке:
- Возьми. Больше она не пригодится.
- Нет, Коля, ты можешь ее пока оставить у себя, - тихим, словно бы не своим голосом ответила Белка. – Пожалуйста… Оставь ее.
Но я отдал ей повязку: ведь я же не состою в вашем «Отряде Справедливых»!
И о том, что будет дальше, я тебе тоже подробно напишу.
Сейчас очень поздно. Ты сочиняла мне письмо три дня подряд. А я решил написать тебе обо всем сразу, за один сегодняшний вечер, потому что сегодня произошло очень много важного. Целый вечер сижу за столом и пишу.
И никаких уроков назавтра не приготовил. Но это ничего: уроки задают каждый день, а такое важное задание я выполняю первый и, может быть, последний раз в жизни.
Елена Станиславовна два раза уже повторяла, что в коллективе каждый должен считаться с другими, а я не гашу свет и, стало быть, не считаюсь с Нелькой, которой давно уже пора спать.
Кончаю писать.
Коля
Комментарии
Отправить комментарий