АБАЖУР

Книга учит, как нужно рисовать, как самому сделать этюдник, подготовить холст, бумагу; знакомит с живописью, с творчеством великих художников. Желание передать линиями и красками окружающий мир появилось у человека очень давно. Тридцать тысяч лет тому назад в древнем каменном веке люди не умели ни читать, ни писать, но они умели рисовать. Человек тогда жил охотой на диких зверей и рисовал зверей. В глубине своей пещеры он подбирал уголь от погасшего костра и в полутьме на стенах изображал в натуральную величину бизонов, медведей, оленей  с ветвистыми рогами. Изумляет искусство, с каким нарисованы эти животные. Острота глаз у первобытного человека была необыкновенной – он верно подмечал повадки животных, их движения. Художник рисовал сердце на теле животного и учился попадать в него, стреляя из лука, как в мишень. Рисунки были выполнены углем, красной охрой и темно-красным железняком. Эти краски люди уже тогда умели находить в земле. Первобытные охотники верили, что изображения звер...

  Короткие рассказы, собранные в этом сборнике, — зарисовки из записной книжки автора, А. М. Рыжикова, старого охотника, грибника и фенолога, в прошлом школьного учителя. Несмотря на преклонный возраст, редкий погожий день усидит Алексей Матвеевич дома; с раннего утра до сумерек ходит он по лесу, наблюдает его лесных обитателей, изучает их повадки. По давней привычке кроме ружья или корзины для грибов и ягод, с ним всегда записная книжка, куда он заносит свои заметки. СРЕДИ ПРИРОДЫ  Собираясь в лес, я всякий раз беру с собой записную книжку и заношу в нее все замечательное, что мне приходится видеть и наблюдать. Особенно меня интересуют редкие, исключительные случаи из жизни диких зверей и птиц, населяющих наши леса.  Раннее утро. На горизонте четко обрисовывается тенистый лес с молодыми рощами, перелесками. Идешь к нему, торопишься. Торопишься скорее прийти на его опушку, застать зверей и птиц на месте их ночевок, еще не распуганных криками грибников, выстрелами охотнико...

 ДВОЕ И ВОЙНА Эпилог Все время хочется спросить тебя:    «А помнишь?..» Сказать: «Хочешь, я расскажу тебе?..» Будто ты живой, только где-то далеко, в отъезде. Хочешь, я расскажу тебе, как вышла замуж? Навер­ное, это жестоко — рассказывать такое. Но тебя нет. Ты жив только в моей памяти, в моем сердце. А я не просто выскочила замуж — я вышла за человека, показавшегося мне похожим на тебя.  Вот как это было. Уже двадцать лет работаю я в газете, но все не могу привыкнуть к поддежурствам. Люто ненавижу ночные часы, когда надо сидеть и ждать полосы, потом спешно вычитывать их, чтобы не было ошибок. Спать хочется до чертиков, плотная вязкая пелена окутывает мозг, глаза невольно закрываются — так, что невозможно разнять ве­ки. И невозможно встряхнуться, воспротивиться желанию спать; приятно-льнущая пелена настойчиво, мягко окутывает каждый мускул, каждый нерв, каждую изви­лину мозга. Изо всех сил стараюсь вникнуть в смысл написанного, а смысл ускользает, слова кажутся непо­...

 БЕЗ ТЕБЯ Часть четвертая окончание части 4 Читаю надпись на карточке, сделанную тобой во Льво­ве, и до сих пор ловлю себя на чувстве грусти, окрашен­ном радостью: «Любит!» Будто ты в командировке в со­седнем городе... Но однажды все рухнуло. Подруга прочитала написан­ные тобой слова, задержала взгляд на твоем лице. — Это человек, которого ты любила, — сказала она, хотя я никогда не посвящала ее в тайну наших с тобой отношений. Спросила: — Он погиб? – Да. . — А почему здесь написано «любил»? Разве он знал, что погибнет? — Ну что ты? — Я взяла карточку, перечитала над­пись. Да, здесь написано — любил: черточка от твоего имени проходит через букву «т» и делает ее похожей на «л». Но как же я не замечала этого раньше, в течение многих лет? А может, ты действительно чувствовал, что погибнешь? Тебя и так называли счастливчиком: Ордовско-Курская, Каменец-Подольская, Львовская-Сандомирская операции — в других батальонах за это время уже по два-три комбата сменилось... Ты смеялся в ответ: —...

 БЕЗ ТЕБЯ Часть четвертая Родной город. Родная деревня... Мы привыкли считать родными город или деревню, где родились, рос­ли, начали ходить в школу, где име­ли первых друзей. Война расшири­ла эти понятия. Дорогими, как труд­ные приемные дети, которые тем до­роже, чем больше сил затрачено на них, стали для нас города и деревни, освобожденные от врага в самых тя­желых, кровопролитных сражени­ях. Львов стал для меня родным вдвойне: в земле это­го города, за который мы дрались, покоится то, что было тобой. Солдаты, где бы они ни сражались — на севере, юге, западе, — все родные по одной общей фронтовой судьбе. Боевое родство однополчан — тех, кто шел через войну рядом, бок о бок, плечо к плечу, — еще более близкое и дорогое. Сколько же значил для меня ты, родной не толь­ко по нашей фронтовой — отдельной и общей — судьбе, но и потому, что мы любили друг друга? Тебя нет... Слова эти, будто намотанные на колесо, бесконечно звучат в голове. Я еду в машине генерала Северинова. Северинов, Мо...

 С ТОБОЙ Часть 3 окончание части 3 Если бы мне рассказали, я бы, наверное, подумала, что после ТАКОГО человек сойдет с ума. Вероятно, ЭТО будет стоять перед глазами всегда, всю жизнь.  Я видела твою гибель. И не сошла с ума. Я только нашла глазами твою тридцатьчетверку, когда она, на­кренившись на бок над окопом, загорелась бесцветным, едва различимым в свете солнечного дня пламенем. Из пе­реднего люка тут же вынырнул водитель старшина Саня Крюков с огнетушителем в руках и стал сбивать пламя. Ты горишь... Я несусь к твоему танку и, когда под­бегаю ближе, вижу, что вы в кольце и гитлеровцы все су­жают и сужают круг. А вот и меня заметили: автомат­ные очереди хлещут яростно, длинно. Плюхаюсь в недорытую ячейку и в сотый, в тысячный раз думаю о грана­тах и автомате. Что я сейчас без них? Саня Крюков уже сбил огонь. Выпустив в подползав­ших немцев несколько пуль из пистолета, юркнул в пе­редний люк. Крышка захлопнулась. И тут же в башню танка ударил второй снаряд. Сразу ярко и сил...

 С ТОБОЙ Часть третья продолжение части 3 Майская открытка от Сильвестра Проскурина: «Вы, конечно, помните, как буйно цвела сирень в мае 1944 го­да, когда мы были под Коломыей?» Слова Сильвестра и ветка цветущей сирени, изображенная на открытке, вос­кресили утонувший в кладовых памяти далекий май — единственный наш с тобою фронтовой май. ...Тридцатьчетверки вообще быстры, подвижны, маневренны. А теперь в батальоне новые машины, с более мощной, восьмидесятипятимиллиметровой пушкой. Опыт боев у ребят большой, и «тигры» уже боятся сближения с нашими танками. И вот на участке, где, поддерживая стрелковые части, вела бой рота старшего лейтенанта Жоры Прокопьева, наступило затишье: обе стороны пере­шли к обороне. А оттуда, где с двумя остальными ротами находишься ты, все еще доносятся тяжелое размеренное баханье орудий, земля гудит от взрывов и небо по ночам в неутихающем зареве пожаров. Вслушиваясь в грохот боя в той стороне, гляжу на разноцветные трассы ракет, на черные взрывы, озаряем...