К основному контенту

Коля пишет Оле, Оля пишет Коле

Анатолий Алексин
О чем бы он мог рассказать...

      Отец проектировал алюминиевые заводы, но, когда поднимались их корпуса, нигде - ни на кирпиче, ни на крыше, ни на трубе - не было написано, что тут есть частица и его, отцовского, труда. К тому же Колькиных приятелей по двору вообще не пускали на территорию завода, и они не могли удостовериться в том, что отец занят большим и важным делом. А то, что без Колькиной мамы здоровая волейбольная команда не может сражаться со своими противниками, знали все.
     Колькину маму никто по имени-отчеству не величал, все, даже ребята, называли ее просто Лелей... "Вот придет наша Леля с работы, мы вам покажем!" - кричали они волейболистам


соседнего двора. И Колька ходил гордый, будто это он сам умел гасить так, что все игроки по ту сторону сетки боязливо приседали на корточки; будто он сам умел принимать труднейшие мячи, а подавал так, что мяч стремительным черным ядром пролетал в нескольких миллиметрах над сеткой, чудом умудряясь не задеть ее.
    Мама выбегала во двор в узких спортивных брюках и в тенниске. Болельщики встречали ее нетерпеливым гулом радости, но она прежде всего разыскивала Кольку и усаживала его в самый первый ряд зрителей: на садовую скамейку, на забор или прямо на траву... И тут уж Колька сидел скромно, строго, не выражая своего торжества, а только изредка обменивался взглядами с мамой, которая, казалось, молча спрашивала его: "Ну, как? Ты доволен мною?"
    Это было давно, в далеком северном городе, откуда Колька уже уехал, но он помнил все очень ясно и знал, что не забудет этого никогда...
    Отец был намного старше мамы. Он не умел играть в волейбол, плавать диковинным стилем баттерфляй и бегать на лыжах так хорошо, как умела мама. И мама почему-то не заставляла его учиться всему этому. Но зато она научила его тоже ходить в спортивной майке с распахнутым воротом, долго гулять перед сном и делать по утрам гимнастику (она вытаскивала на середину комнаты сразу три коврика - для себя, для отца и, совсем маленький, для Кольки.
    А еще она научила отца судить волейбольные матчи. И когда отец со свистком во рту усаживался сбоку возле сетки, он тоже казался Кольке, а может быть, и всем остальным, совсем молодым человеком. И его в те минуты тоже хотелось называть просто по имени... Хотя никто его все же так и не называл.
    Зато вслед за мамой все уважительно именовали его: "О, справедливейший из справедливейших!" И папин свисток был для спортсменов законом. Возвращаясь домой после волейбольного сражения или вечерней прогулки, отец часто говорил маме: "Мне снова легко дышится... Снова легко!" И это было очень важно для отца, потому что у него была бронхиальная астма.
    Ну, а дома судьей была мама. Она никогда не давала громкого свистка, никогда не напоминала вслух о правилах жизни, но отец и Колька всегда весело и добровольно подчинялись ее решениям, потому что эти решения были справедливы. Мама тоже часто повторяла: "Это справедливо!" Или:"Это несправедливо!" И Колька сейчас злился на Олю Воронец еще и за то, что она, как ему казалось, присвоила любимое мамино слово.
    Мама работала воспитательницей в детском саду. И маленький Колька был у нее в группе. Иногда он обижался, что к остальным пятнадцати малышам мама была так же внимательна, как и к нему. А может быть, даже еще внимательнее. Когда однажды он разревелся по этой причине, мама высоко подняла его и, серьезно глядя ему в глаза, сказала: "У меня нет никого роднее тебя. И не будет. Запомни это". Колька успокоился. И запомнил.
    В детском саду он не раз слышал, как мамаши упрашивали директора: "Переведите ребят в группу к Леле. Она такая добрая, умная и хорошенькая..." То что маму называли доброй и умной, было очень приятно. А слово "хорошенькая" не нравилось Кольке. "Она не хорошенькая, а хорошая!" - про себя возражал он, не понимая, что слово это относилось не к маме, а только к ее лицу - юному, озорному и действительно очень хорошенькому.
    Однажды летом отца стали душить частые приступы астмы: климат далекого северного города стал опасным союзником папиной болезни.
    "Я увезу тебя к самым лучшим врачам: к реке, к свежему воздуху... И они вылечат тебя! - сказала мама.  - Мы заберемся в глушь и будем жить там, как робинзоны!"
    Втроем они ехали поездом, потом на грузовике, потом шли немножко пешком - и забрались туда, где воздух был сухим, а природа именно такой, какую долгие годы прописывали отцу доктора, приговаривая: "Но все это, конечно, недостижимый идеал. Поэтому обратимся-ка лучше к таблеткам и каплям!"
    Доктора, к сожалению, не были знакомы с мамой и не знали, что она умела делать "достижимым" все, что нужно было отцу и Кольке.
    Раньше дома, по вечерам, мамино возвращение с работы мигом преображало все: утолялся голод, комната становилась уютной и чистой... И если мама задерживалась, Колька и отец чувствовали себя какими-то удивительно неустроенными, словно сидели на вокзале в ожидании поезда, который опаздывал и неизвестно когда должен был прийти.
    То было дома, в городской квартире... А тут, на берегу реки, мама вдруг проявила такие способности, каких даже Колька с отцом от нее не ожидали. Отец по утрам планировал предстоящий день отдыха, а мама смеялась: "Эх ты, мой проектировщик! Теоретик мой неисправимый!.." И разжигала печку в домике лесника или даже костер прямо в лесу и варила суп, картошку, кипятила молоко...
    Отец загорел, посвежел, забыл про свои лекарства. "Теперь мы с вами три богатыря!" - говорила мама. А сама вдруг однажды вечером легла на бок, побледнела и, увидев испуганное Колькино лицо, заулыбалась как-то неестественно, трудно, через силу. Колька внезапно почувствовал, что выражение "земля уходит из-под ног", которое он иногда слышал от взрослых, - это не выдумка, не фантазия, не преувеличение: ноги его подкашивались от волнения и он не ощущал под собой твердого дощатого пола, на котором стоял еще минуту назад.
     Пожилой лесник, отец и Колька на брезентовой плащ-палатке несли маму в деревню, что была в пяти километрах: к домику лесника нельзя было подъехать даже на телеге. Мама все время держала Кольку за руку (не отца, не лесника, а только его, - Колька навсегда запомнил это!) Она то и дело, быть может почти бессознательно, повторяла: "Ничего... Не волнуйтесь, пожалуйста. Не волнуйтесь..." И только изредка спрашивала:"Еще долго? Еще долго?" А они, все трое, молчали.
     И Колька думал о том, что отец, когда ему было плохо, становился по-детски растерянным и, казалось, хотел переложить на окружающих свои страдания или хотя бы поделиться с ними своею болью, а мама все время пыталась снять с их плеч тяжесть, и страх, и волнение. "Не волнуйтесь, пожалуйста. Не волнуйтесь..."
     В лесу быстро темнело. Идти было трудно. И все то, что еще утром, еще днем казалось таким прекрасным, таким таким заманчивым - непроходимые заросли, глухое переплетение ветвей, - все это сейчас было враждебно и ненавистно Кольке. "Еще долго? Еще долго?.." - спрашивала мама.
     Из деревни они позвонили в райцентр, что был за двадцать пять километров, в больницу. "Скорая помощь" добиралась из райцентра целую вечность, хотя по часам выходило, что ехала она всего около часа.
     Молодой человек в белом халате, очень строгий и неразговорчивый, даже не поздоровавшись, стал сразу осматривать маму. А потом коротко сообщил: "Аппендицит". Садясь в белую машину с красным крестом впереди, на круглом фонаре, он произнес еще два слова:"Надо успеть". Отец тоже сел в машину. И она умчалась. А Колька даже не догадался сказать, чтобы и его тоже взяли с собой, что он тоже хочет вместе с мамой...
     Он стоял возле сельсовета, рядом с пожилым лесником, все время мысленно повторял последние мамины слова, тоже обращенные не к отцу, не к врачу в белом халате и не к пожилому леснику в резиновых сапогах, а только к нему, к Кольке, к нему одному на всем белом сете:
     - Все будет хорошо. Аппендицит - это ерунда. От этого не умирают...

                                                           *   *   *
     Мама умерла. Это было давно, в тот год, когда Колька еще только собирался на свой самый первый школьный урок. А теперь он уже был в шестом классе...
     Прошли годы. Но и сейчас каждый день Колька вспоминал строгого молодого человека в белом халате и короткую фразу: "Надо успеть". Почему же они не успели?..
     Странная, непонятная людям привычка появилась у Кольки - почти у каждого нового знакомого он спрашивал: "У вас был аппендицит?" - "Был, - отвечали некоторые. - Вырезали. Чепуховая операция!"
     И снова одна и та же неотвязная мысль рвала его сердце:"А если бы больница оказалась ближе? А если бы дорога в лесу была проходимее? Может быть, мама и сейчас была бы тут, рядом... И он слышал бы ее голос: "У меня нет никого роднее тебя. И не будет".
     То далекое лето, поначалу такое солнечное и беспечное, неотступно стояло перед его глазами и никак не хотело становиться воспоминанием...
(продолжение следует)

Комментарии

Популярные сообщения из этого блога

А. П. Карпинский - выдающийся геолог, исследователь Урала

Выдающийся русский геолог, основатель русской геологической школы, академик А. П. Карпинский, уроженец  Турьинских рудников, с 1869 г., занимаясь изучением природных богатств Урала, производил многочисленные разведки на Восточном склоне Уральских гор, в 1884 г.  составил их геологическую карту. В 1886 г. Карпинский совместно с Ф. Н. Чернышевым создал  "Орографический очерк 139-го листа общей геологической карты России", охватывающей Средний и часть Южного Урала. Карпинский много занимался вопросом о происхождении уральских месторождений платины, составил первую тектоническую карту Урала. В начале 900-х годов среди исследователей Урала первое место по-прежнему занимали геологи. Корифей уральских геологов академик А. П. Карпинский продолжал изучение, обобщение и публикацию материалов своих экспедиций 80-90-х годовКарпинский XIX в.   Летом 1909 г. Академия наук и Русское географическое общество  снарядили экспедицию на Северный Урал для всестороннего естественноист

Писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк - "певец Урала" (1852 - 1912)

   В поселке Висимо-Шайтанского завода, входившего в Нижнетагильский заводской округ, родился писатель-реалист Д. Н. Мамин (1852 - 1912), писавший под псевдонимом Д. Сибиряк.     Мамин-Сибиряк любил Урал, хорошо знал его. В его наследии очерки и рассказы, посвященные платиновым приискам Висима, золотым приискам Невьянска, Березовска, заводским делам Тагила, Кушвы, камнерезному искусству мраморских горщиков, чусовским сплавщикам. Ему принадлежат также статьи об историческом прошлом Урала, в которых наряду с научными данными писатель использует историческую память народа.    В его "Уральских рассказах" и романах "Приваловские миллионы", "Горное гнездо", "Три конца", "Золото", "Хлеб" читатели открывали для себя Урал со своеобразием жизненных типажей, порождаемых особенностями быта горных заводов, золотых приисков, хлебного Приуралья. Главной темой социальных романов Мамина-Сибиряка было развитие капиталистических отнош

Константин Ваншенкин. МАЛЬЧИШКА

Инне Он был грозою нашего района, Мальчишка из соседнего двора, И на него с опаской, но влюблено Окрестная смотрела детвора. Александр Айвазов - Лилии Она к нему пристрастие имела, Поскольку он командовал везде, А плоский камень так бросал умело, Что тот, как мячик, прыгал по воде. В дождливую и ясную погоду Он шел к пруду, бесстрашный, как всегда, И посторонним не было прохода, Едва он появлялся у пруда. В сопровожденье преданных матросов, Коварный, как пиратский адмирал, Мальчишек бил, девчат таскал за косы И чистые тетрадки отбирал. В густом саду устраивал засады, Играя там с ребятами в войну. И как-то раз увидел он из сада Девчонку незнакомую одну. Забор вкруг сада был довольно ветхий - Любой мальчишка в дырки проходил,- Но он, как кошка, прыгнул прямо с ветки И девочке дорогу преградил. Она пред ним в нарядном платье белом Стояла на весеннем ветерке С коричневым клеенчатым портфелем И маленькой чернильницей в руке. Сейчас мелькнут разбросанные книжки - Не зря ж его боятся, ка

Развитие экслибрисного жанра.

   Экслибрис занял в советской графике заметное место. Как самостоятельное произведение графического искусства он все чаще появляется на больших художественных выставках... Советская общественность знакомилась с достижениями как советских, так и зарубежных мастеров книжного знака...    Работы советских графиков - экслибрисистов  стали все чаще появляться на зарубежных выставках  в Польше, Венгрии, Чехословакии, ГДР и других странах. Экслибрис оказался средством интернационального культурного общения художников, искусствоведов и зрителей, стал одним из элементов творческих связей советских и зарубежных графиков. Роль экслибриса в развитии этих связей станет особенно ясной, если принять во внимание, что в книжных знаках Е.Голяковского, А.Калашникова, Н.Калиты, К.Козловского и других можно отметить оригинальное творческое осмысление образов и символики зарубежной, чаще всего польской, чешской, словацкой или болгарской истории и действительности. Иные из них являются даже репликами на твор

Русские пословицы и поговорки о временах года

Худ. Ю. Ю. Клевер. Закат солнца зимой. Я нварь - году начало, зиме середка. Холоден и студен первенец года. Январь - коренной месяц - царь морозов, корень зимы, ее государь. Январь - вершина зимы и ее макушка. Январь - весне дедушка. Январь гонит стужу за семь верст. Январь все праздники увел. Январь на пороге - прибыло дня на куриный шаг. Ф евраль вьюговей - месяц лютый, спрашивает: как обуты? Февраль - дедушка апреля. Вьюги да метели под февраль налетели. Прольет мороз маслица на дороги - пора зиме убирать ноги. Кончается февраль-недотрога - семена ближе к порогу, скоро сев. Худ. И. И. Ендогуров. Начало весны. М арт морозом на нос садится. В марте с крыш капает, а за нос мороз еще крепко цапает. В марте сверху печет, снизу студит. С марта весна открывается. Март-марток велит надевать двое порток. Март грачей пригнал. В марте мороз скрипуч, да не жгуч. Март - месяц воробьиных дуэлей, синичкиных песен. Худ. П. А. Брюллов. Весна. А прель зиму в мо

Иосиф Дик. Рассказ для детей "Красные яблоки". 1970

...что такое - хорошо, и что такое - плохо?.. (Владимир Маяковский) Валерка и Севка сидели на подоконнике и закатывались от смеха. Под ними, на противоположной стороне улицы, происходило прямо цирковое представление. По тротуару шагали люди, и вдруг, дойдя до белого, будто лакированного асфальта, они становились похожими на годовалых детей - начинали балансировать руками и мелко-мелко семенить ногами. И вдруг...  хлоп один!  Хлоп другой!  Хлоп третий! Это было очень смешно смотреть, как прохожие падали на лед, а потом на четвереньках выбирались на более надежное место. А вокруг них валялись и батоны хлеба, и бутылки с молоком, и консервные банки, выпавшие из авосек. К упавшим прохожим тут же подбегали незнакомые граждане. Они помогали им встать на ноги и отряхнуться. И это тоже было очень смешно, потому что один дяденька помог какой-то тете встать, а потом сам поскользнулся и снова сбил ее с ног. - А давай так, - вдруг предложил Валерка, - будем загадывать: если кто упадет